Сергей Гунеев / РИА Новости
16 декабря 2009 года, 10 лет назад, от сердечного приступа в возрасте 53 лет скончался Егор Гайдар — автор и организатор скоротечных рыночных реформ начала 1990-х. В правительстве РФ Гайдар провел всего чуть больше года — в роли заместителя и первого заместителя председателя, министра экономики и финансов, наконец, и. о. председателя. Но этот год с небольшим — с ноября 1991-го по декабрь 1992-го — для всей страны оказался Рубиконом.
Как всякий реформатор, Егор Гайдар имеет много поклонников и ненавистников. Последние ставят ему в вину гиперинфляцию и обесценивание вкладов населения, массовое обнищание, развал бюджетной сферы и производства, несправедливую и криминальную ваучерную приватизацию (сам Гайдар утверждал, что был ее категорическим противником и выступал за денежную приватизацию, с помощью торгов, но Верховный Совет принял закон об именных приватизационных вкладах, предусматривавший введение ваучеров, и «деваться было уже некуда»).
Мы предоставляем слово соратникам Гайдара по кабинету реформ, поделившимся своими воспоминаниями в книге Петра Авена и Альфреда Коха «Революция Гайдара. История реформ 90-х из первых рук».
Реформы Гайдара: «Была реальная угроза голода»
«Почему Гайдар стал лидером всего этого [реформаторского] движения? — задается вопросом Петр Авен, министр внешних экономических связей в правительстве Ельцина-Гайдара. — Потому что у Гайдара была заточка именно под это. У всех были разные интересы: наука, личная жизнь, что-то еще. Но лишь Гайдар с юности думал только о том, как реформировать страну. Гайдар уже жил переменами, он себя к ним готовил».
На верхушку власти Егора Гайдара, кабинетного ученого, руководителя Института экономической политики Академии народного хозяйства СССР, привел ближайший помощник Бориса Ельцина госсекретарь Геннадий Бурбулис. Геннадий Эдуардович вспоминает: «Что хорошо было: в гайдаровских бумагах идея тут же сопровождалась шагами, инструментом. Закон — указ, указ — закон, постановление. И понятно было, что предлагается и как это сделать. Проходим раз — Борис Николаевич: „Не могу. Как же так? Что, только так и не иначе?“ — „Только так“. — „А есть другая возможность?“ — „Нет“. И каждый день, пока мы теряем время на обсуждение, эти другие возможности безвозвратно тают, тают… Но финал такой: Ельцин говорит: если ничего другого нет, значит, будем делать так. Точка… Действия сводятся к тому, что нельзя не делать. То есть делать или не делать — у нас уже не было этого набора… Этого, кстати, совершенно не понимал [соавтор программы рыночных реформ „500 дней“ Григорий] Явлинский, потому что у него всегда такая позиция: буду делать только то, что хочу, а то, что надо, но не хочу, я делать не буду. А в данном случае эта предельная ситуация была четко командой Гайдара прописана, и она совпала с рациональным мышлением Ельцина. Точная, понятная, динамичная задача и решение».
Егор Гайдар в 1990-м году. Справа его отец — Тимур ГайдарИгорь Михалев / РИА Новости
Самая острая проблема, с которой столкнулась команда Гайдара — беспрецедентный товарный дефицит. «Нельзя было ничего купить… Моя жена тратила по четыре часа на покупку продуктов, обегая все окрестные магазины», — свидетельствует Петр Авен. Сейчас, при современном товарном изобилии, уже не верится, но страна-банкрот без преувеличения стояла на грани голода.
«Вот реальная ситуация, которую Горбачев не мог не знать: валютные резервы были 25 млн долларов, а внешний долг — 6 миллиардов. Большая часть долга — краткосрочная… У нас производство товарного мяса (в основном это были птице- и свинофермы, крупные комплексы) сидело на импортном зерне. Полностью. А импорт остановился. Однажды в конце ноября или самом начале декабря 1991 года все вице-мэры из Питера приходят в правительство и говорят: „У нас запасов зерна осталось на три дня. Через три дня начнут дохнуть куры, потом люди“. Все сидели на американских поставках зерна, а кредиты заморожены. Я вместо Гайдара тогда проводил совещание. И дальше я заворачивал корабли [с зерном], шедшие на Мурманск, открывал госрезервы, чтобы спасти Питер, понимая, что блокадному городу второй раз голод лучше не переживать. Голодных смертей бы не было, но голод на бытовом уровне в виде снижения потребления был бы», — рассказывает министр экономики в начале 90-х Андрей Нечаев.
Тему развивает Станислав Анисимов, тогда — министр торговли и материальных ресурсов: «Украина перестала поставлять [продовольствие]. Белоруссия перестала поставлять. Все перестали… Другие регионы не очень-то хотели менять продовольствие, допустим, на какие-то крупногабаритные машины. Или танки… От этого страдали прежде всего крупные промышленные предприятия и крупные города… [Мэр Санкт-Петербурга] Собчак говорит: „Все, я не знаю, что делать! В городе ничего нет. Я ничего не могу продать населению, и где взять, не знаю!“»
Гайдару не оставалось ничего, кроме радикальных мер, которые годами откладывались правительствами СССР и РСФСР.
В январе 1992 года появился указ о либерализации розничных цен, другим словами — о свободе торговли. «Как только указ о свободной торговле был подписан, назавтра уже на всех дорогах, на проезжих частях появились продукты, — описывает Анисимов. — Свобода торговли, освобождение цен проводились параллельно с либерализацией внешней торговли, и абсолютные значения импорта стали расти. И вот это тоже помогло предотвратить голод. Вот эти две вещи: свободные цены и либерализация внешней торговли». «Я думаю, что появление товаров после тотального дефицита было таким приятным шоком, что он в значительной степени компенсировал шок от того, что на первом этапе цены в два раза скакнули», — добавляет Андрей Нечаев.
Заметим, что разогнавшаяся инфляция составила по итогам 1992 года не 100%, а более 2500%. Стереотипы памяти указывают на Гайдара как на безжалостного ликвидатора сбережений россиян. Но исторические факты говорят о том, что ему скорее пришлось разгребать «наследие» советских предшественников. «Ведь это павловская реформа (денежная реформа министра финансов СССР, впоследствии последнего советского премьера Валентина Павлова, проведенная в январе 1991 года — прим. ред.) уничтожила вклады граждан, а никак не Гайдар! — возмущается Альфред Кох, в 1993-97 годах — заместитель, первый заместитель, председатель Госкомимущества, зампредседателя правительства РФ. — Я помню, что со вкладов в Сбербанке разрешили снимать не более 500 рублей в месяц. И к тому моменту, когда Гайдар со своей командой пришел в правительство, этих вкладов уже не было в Сберегательном банке СССР. Все вклады были изъяты из него союзным правительством и направлены на финансирование дефицита союзного бюджета. Таким образом, Гайдар никак не мог уничтожить вклады населения (или, как говорят некоторые, — украсть). За неимением объекта уничтожения».
«Сбережений уже не было, были записи на счетах, за которыми ничего не стояло. Гайдар лишь признал этот факт… Поэтому с точки зрения инфляции это все полная чушь. Ноль рублей не подвержен инфляции, — подтверждает Петр Авен. — Что, я думаю, действительно можно было обсуждать, — что вся тематика социальной поддержки была на обочине. Прежде всего я говорю о пенсионерах. Какие-то специальные формы поддержки пенсионеров в 1992 году можно было придумать. Пусть даже символические. Может быть, непропорционально больше ваучеров давать пожилым людям, земли под огороды, под садовые участки, под индивидуальное строительство».
Скорее всего, так. Но в целом, сходятся во мнениях профессиональные экономисты-рыночники, в первые несколько месяцев на рубеже 1991 и 1992 годов Гайдар занимался не реформаторством, а ни больше ни меньше спасением страны и граждан единственно возможными на тот момент способами. «Свободы выбора для него было ровно ноль. Он делал ровно то, что делало бы любое ответственное правительство на его месте», — уверен Альфред Кох.
Более того, по мнению Станислава Анисимова, «если бы Гайдар остался [во главе правительства] еще на 1993 год и, дай Бог, на 1994-й, мы бы уже давно были не в том обществе. Мы бы гораздо быстрее и лучше прошли весь этот путь реформирования. Он знал, что надо делать, знал все поступательное движение».
Гайдар и Ельцин: «Оказалось, что мы и Ельцин — два совершенно разных мира»
Соратники Гайдара утверждают: если бы рыночные реформы начались парой лет раньше, как в Польше, Чехословакии, Венгрии, да если бы более существенная финансовая помощь Запада, хотя бы в размере 10-20 млрд долларов, либерализация экономики и политической сферы были бы необратимыми. Но получилось как получилось. Власть в лице президента Ельцина и гайдаровского реформаторского правительства стремительно теряла популярность.
Весной 1992-го делегаты VI Съезда народных депутатов РФ опрокинули на головы министров ушаты обвинений и оскорблений. Не тут-то было. Молниеносно последовало коллективное заявление об отставке: не нравится — делайте сами! Демарш правительства охладил негодование депутатов. Правда, понадобилось ослабить денежную политику и отправить в отставку «крестного отца» реформаторов Геннадия Бурбулиса, а также министра топлива и энергетики Владимира Лопухина.
Егор Гайдар и Владимир ЛопухинАлексей Бойцов / РИА Новости
«Лопухин должен был делать доклад. Вошел Ельцин, опоздав на три или четыре минуты (что бывало очень редко), папочку открывает и говорит (никаких „здрасьте“): „Подписываю указ о снятии министра“. Все замерли: „Какого министра?“ Он говорит: „Лопухина. И назначаю на должность вице-премьера по ТЭКу Черномырдина Виктора Степановича“, — делится воспоминаниями Петр Авен. — Гайдар стал красный как помидор, а Лопухин белый как стена. Все замерли, было такое ощущение, что он дальше будет разрывать правительство на куски. Лопухин должен был делать доклад. Ельцин что-то тихо сказал ему, а потом говорит Гайдару: „Егор Тимурович, докладывайте“. И Егор, не сказав ни слова, взял приготовленный Лопухиным доклад, вышел на трибуну и зачитал его. Лопухин сидел совершенно ошалевший, я думал, он умрет».
«Это было мощное давление тэковцев, которых бесило: что за министра нам поставили?.. Тэковское лобби было самым сильным, они хотели своего человека», — комментирует Александр Шохин, в ту пору зампред правительства по вопросам социальной политики.
А вот взгляд самого Лопухина: «Нас позвали, когда была полная жопа и никто не понимал, как это все обернется. Когда мы зиму пережили, вот эту самую трагичную, с 1991 на 1992 год, и товарищам стало ясно, что народ все это скушал, они сказали: „Надо обратно забирать“… и на этих придурков еще можно свалить. Пора возвращаться на место». «Команда, засидевшись больше положенного, возомнила, что она может претендовать еще и на кусок политической власти. Эту иллюзию Ельцин очень быстро рассеял… Такая вот нанятая команда, которая может быть уволена [в любой момент]… И которой, кстати, не заплатили, так, если разобраться. Потом повыкидывали всех без выходного пособия по сути дела», — дополняет Владимир Машиц, бывший председатель Государственного комитета по экономическому сотрудничеству с государствами-членами СНГ.
Подчиненного Гайдара Лопухина сняли «через голову» Егора Тимуровича, не посоветовавшись с ним и даже не поставив заранее в известность. Но тот инцидент Гайдар «проглотил»: нужно было удержать власть, чтобы завершить программу преобразований. А в декабре 1992 года, на следующем, VII Съезде депутатов, наступила его собственная очередь. Претензий к «выскочке» Гайдару накопилось так много, что депутаты напрочь отказались утверждать его премьер-министром. Ельцину пришлось уступить и выдвинуть оказавшуюся компромиссной фигуру Виктора Черномырдина.
«Я считал, что мы одна команда, мы и Ельцин. Оказалось, что мы и Ельцин — два совершенно разных мира… Теперь-то я понимаю, что воспринимал Ельцина совершенно неадекватно, считая, что он такой патриарх, который за нас драться будет вплоть до собственной отставки. Мы были совершенно не готовы к тому, что нас вот так хладнокровно разменивают: я этого сниму, а вы тогда вот тот вопрос не поднимайте», — настаивает Петр Авен.
Гайдар еще ненадолго вернется в правительство, в сентябре 1993-го — и. о. министра экономики, первым заместителем Черномырдина. В этот период он запомнился как один из наиболее активных и смелых участников военного противостояния 3–4 октября 1993 года. Геннадий Бурбулис: «Когда Егор появился с [телевизионным] призывом вооружить наших сторонников и вывести их на улицу, я считал, что этого нельзя делать. Это нельзя делать по той причине, что мы несем ответственность прежде всего за людей. Но люди встали и вышли, и Гайдар оказался абсолютно прав». «Хасбулатов обалдел! Он не ожидал такого жесткого адекватного ответа. Он уже думал, что победа у них руках. Но победил Гайдар. Это потом уже была стрельба из танков по Белому дому, но сначала были вооруженные Гайдаром люди у Моссовета», — напоминает Альфред Кох.
По мнению Коха, «возвращение Гайдара в правительство осенью 1993-го гарантировало Ельцину, что Гайдар не пойдет самостоятельно на выборы [Государственной Думы] в декабре этого же 1993 года. А потом, после выборов, когда эта опасность миновала, он его в январе спокойно бюрократически выдавил из правительства».
Егор Гайдар и Борис ЕльцинДмитрий Донской / РИА Новости
Бурбулис несколько иного мнения: оставить исполнительную власть было личным решением разочаровавшегося Гайдара: «У Егора к Борису Николаевичу было такое предельно уважительное отношение за доверие. Благодарность за саму возможность сделать ту работу, которую он разрешил сделать команде Гайдара и правительству реформ. То есть он всегда понимал, что Ельцин для него сделал… Некое восторженное восприятие Ельцина у Егора сохранялось до конца 1993 года. Когда оно закончилось, он ушел. В январе 94-го… У Ельцина была звериная интуиция на властный институт… Но я убежден, что он постоянно нуждался в нравственно-интеллектуальной подпитке, которую ему в тот момент мог дать только Егор. И когда он ее лишился, все остальное уже было делом обреченным… 1994 год — это, я убежден, был уже крах исторической личности Ельцина… Он в какой-то момент, изыскивая ответы на вопросы, как удержать власть, и как с ней справиться, и как действительно людям помочь, все больше начал опираться на силовиков».
«После событий вокруг Белого дома Ельцин стал более замкнутым, более злым и более мстительным. Я на себе это по сюжету с амнистией почувствовал, — говорит Сергей Шахрай, зампредседателя первого правительства реформаторов. — Для меня события 3–4 октября [1993 года] всегда были эпизодом гражданской войны, когда нет ни правых, ни виноватых. И я предложил для умиротворения ситуации провести политическую амнистию для Хасбулатова, Лукьянова и прочих [лидеров ГКЧП и антипрезидентского восстания осенью 1993 года]. Я это Ельцину объяснил, он вроде аргументы услышал, сидельцев отпустил. А потом через [начальника Службы безопасности президента Александра] Коржакова мне передал, что не простит мне этого никогда».
А Егор Гайдар направился в парламентскую политику. «Он [после ухода из правительства Виктора Черномырдина] начал создавать партию. Она называлась „Выбор России“. Уже через год эта партия имела крупнейшую фракцию в Думе после выборов 1993 года. Формально она имела столько же мест, сколько и ЛДПР, но с учетом шохинской [партии] ПРЕС и независимых депутатов, тяготеющих к Гайдару, де-факто она была крупнейшей партией… Фактически проправительственные партии имели в Думе больше 20%. Второй раз такой результат был достигнут только в 1999 году», — подчеркивает Альфред Кох.
На президентских выборах 1996 года Егор Гайдар столкнулся с дилеммой — поддерживать или не поддерживать кандидатуру Бориса Ельцина. Поддерживать не хотелось — из-за войны в Чечне. Сначала Гайдар присматривался к фигуре Григория Явлинского, но тот напрягал своей несговорчивостью и авторитарностью. Затем Гайдара увлекла идея двигать в президенты Бориса Немцова.
Борис Ельцин и Егор Гайдар. 1993 годИгорь Михалев / РИА Новости
«Более того, он Борю уговорил, — продолжает Кох. — Ездил к нему в Нижний. И Боря мне рассказывал, что он согласился. Будто пришел с этим к Ельцину и говорит: „Борис Николаевич, у вас рейтинг 3%“. А Ельцин ему в ответ: „Это тебе сказали враги России. У меня рейтинг 50%“. На этом они закончили разговор. Шансов убедить Ельцина, что у него не 50%, в январе 1996-го не было никаких. Боря говорит: „Я вокруг него плясал, объяснял — все бесполезно“. Рейтинги-то настоящие Ельцину не показывали. Эти ребята, Коржаков с [первым заместителем председателя правительства Олегом] Сосковцом, они же „лечили“ Б.Н. по полной программе. Подсовывали ему поддельные рейтинги ФАПСИ, а сами готовились к апрелю распустить Думу и ввести чрезвычайное положение».
«Дожал» Гайдара Анатолий Чубайс, возглавивший избирательный штаб кандидата в президенты Ельцина: «Моя позиция: Ельцин — единственная реальная возможность спасти страну от коммунистического реванша. Позиция „Демвыбора“ — Ельцина нельзя поддерживать, он начал войну в Чечне… Суть позиции Егора: речь идет не про персоналии, а про судьбу страны, но и ты меня пойми, я не могу идти на съезд и говорить, что, знаете, я передумал и нужно поддержать Ельцина. Тогда мы с ним договариваемся — ты собираешь съезд, создаешь условия, а я иду туда и пытаюсь развернуть ситуацию. Так и сделали… У меня был сложный процесс обсуждения этой темы с Егором, и после этого еще один съезд ДВР. И в итоге открытой прямой дискуссии съезд решил поддержать Бориса Николаевича Ельцина… Гайдар искренне хотел остановить коммунистов и делал все, что для этого было надо». «Егор убедился, что Ельцина снять нет никаких шансов, он все равно пойдет и таким образом расколет всех этих демократов, тогда он принял решение его поддержать», — в свою очередь считает Альфред Кох.
«Позиция безоговорочной поддержки Ельцина без всякого права на оппонирование ему была ошибкой. Такие „тесные“ отношения с Ельциным, когда мы были несвободны в своих действиях, а он — вполне себе волен делать то, что ему заблагорассудится, я считаю фундаментальной ошибкой. Более того, существует точка зрения, что конформизм либералов, постоянное желание их лидеров быть с властью и во власти стало основной причиной дискредитации либеральной идеологии в России. Все прощали: войну в Чечне, отказ от реальных экономических реформ, коррупцию», — убежден Петр Авен.
Вероятно, поэтому после 1996 года «роман» Ельцина и очень щепетильно относившегося к вопросам чести и достоинства Гайдара прекратился навсегда. «Вообще, Егор понимал свои недостатки как публичного политика. Он как-то не очень любил все это. Ну не нравилось ему заниматься публичной политикой… Мне кажется, он и по культурно-психологическому типу скорее был одиночкой, чем вождем», — полагает Владимир Машиц. После поражения «Демвыбора» на парламентских выборах 1995 года и еще одного своего детища — Союза правых сил — в 2004 году Егор Тимурович покинул Госдуму и, кажется, наконец вернулся к любимой работе — ученого, эксперта советника, публициста, ответственного и влиятельного.
Личность Гайдара: «Человек крупный, бесстрашный»
В заключение приведем несколько запоминающихся высказываний соратников и друзей Егора Гайдара о его личности.
Петр Авен: «Гайдар для меня остается именно русским офицером. Он же вырос в военной семье. Это был, возможно, самый „правильный“ человек из тех, что я знаю. Чрезвычайно принципиальный. С чрезвычайно жесткими понятиями о чести и достоинстве. Например, Гайдар вообще не мог хамить. Он совершенно не был хамом… Очень смелый. Его можно было легко представить командующим тонущим кораблем. Он бы, безусловно, не пугался, не паниковал, вел бы себя очень достойно… И очень твердых нравственных принципов. Обсуждать с ним темы взяток, коррупции — для него эта тема была абсолютно неприемлема. Он был вне дискуссий на эту тему. Есть рассказ Немцова (в тот период Борис Немцов возглавлял Нижегородскую область — прим. ред.), как он икру ему принес, а Егор его выставил. Он был человеком чести, и это — редчайшее качество… Никто в команде, ни один человек, в этом смысле, в смысле принципиальности и таких высоких моральных качеств, рядом не стоял».
Андрей Нечаев: «Мы с Егором сидели в кабинете. Приходит командующий Южным [военным] округом, говорит: „Ребята, хохлы отделяются. Крым — наша исконно русская земля. Я вот чего придумал: на Перекопе ядерные мины поставлю, пусть сунутся“. Егор говорит: „Я лично вас, генерал, расстреляю. Лично. Даже тройку созывать не буду. Если вы это сделаете“. Я вам серьезно говорю: мы с Егором предотвратили ядерную войну в центре Европы. И таких „смелых“ ребят в то время было много. Ядерная кнопка стратегическая была (вроде как) в президентском чемоданчике, а тактическое ядерное оружие было размазано. И когда говорят, что никакой угрозы гражданской войны и так далее не было, я вспоминаю этого дяденьку и очень улыбчиво отношусь к тому, что все было замечательно и все жили в страшной дружбе. И Егор, безусловно, не боялся принимать тяжелые решения. Единственное, конечно, у него был такой чрезмерный большевизм, что его объединяет с Чубайсом».
Егор Гайдар и Анатолий ЧубайсФедосеев / РИА Новости
Анатолий Чубайс: «Во время осетино-ингушского конфликта, когда Егор приехал к одной из сторон на переговоры, те выложили крыльцо трупами с вскрытыми почему-то позвоночниками, не знаю почему. Видимо, хотели напугать. Егор вышел с переговоров… и пошел, пошел, пошел… Я помню его всю ночь с 3 на 4 октября 1993 года, когда жизнь действительно висела на волоске… Абсолютная интеллектуальная концентрация, интенсивная работа мысли. Очень жесткие и при этом технологичные действия. И свои собственные, и отдаваемые другим из команды… И при всем это ни миллиметра страха… Именно выход к Моссовету — одно из главных событий той ночи, предотвративших настоящую большую кровь в России. И он сам пришел туда первым! … При всей кажущейся мягкости он был достаточно жесткий человек. Но без этой жесткости браться за управление Россией недопустимо».
Владимир Машиц: «Это был крупный человек, что тут говорить. Человек крупный, бесстрашный, далеко вперед видевший многие процессы, которые другие не видели даже вообще, не понимали. А он понимал и, несмотря ни на что, держал удар. Всю жизнь. К сожалению, на долю Егора выпало очень много несправедливости. На него повесили много того, чего он не делал. И вообще пытались на него списать проблемы, которые от него не зависели, на которые он даже повлиять никак не мог. Мы же прекрасно понимаем, что, пока мы делали экономическую реформу, все остальные реформы не делались. Надо было параллельно делать судебную реформу, военную, административную, конституционную. Надо было параллельно делать много реформ, потому что завалилась вся система государства».
По свидетельству людей, близко знавших Егора Гайдара, он мужественно переносил всю ненависть к либералам-реформаторам, сконцентрировавшуюся на его персоне. По замечанию Альфреда Коха, «производил очень сильное впечатление стоицизмом и мужеством, с каким он нес свой крест». Сегодня мало кто публично вспомнил Егора Гайдара, «Столыпина 90-х», одного из создателей постсоветской России. Его взгляды и высказывания неконформны и некомфортны. Их востребованность — в будущем.
Цитаты по книге: Петр Авен, Альфред Кох «Революция Гайдара. История реформ 90-х из первых рук», издательство «Альпина Паблишер», Москва, 2013 г.
Источник:
