Znak.com
Конец октября в России ознаменован странным стечением дат. 30 октября — день памяти жертв политических репрессий, символом чего является ГУЛАГ, а 31 октября — профессиональный праздник работников СИЗО и тюрем. Получается некоторый парадокс. Несмотря на то, что политические репрессии признаны и подлежат осуждению, в современной России продолжает сохраняться система, унаследовавшая черты ГУЛАГа. Сможет ли она однажды стать исключительно исправительной системой, а не местом, где за высоким забором процветает произвол и садизм и сами тюремщики становятся преступниками? Об этом Znak.com беседует с председателем межрегиональной общественной организации «Комитет против пыток», членом Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека Игорем Каляпиным.
«Самое печальное, что не удалось изменить за все годы реформ, — это субкультура надзирателей»
— На ваш взгляд, в чем причина несовременности пенитенциарной системы России? Вроде бы с конца 80-х эта система стала открываться, но что-то потом пошло не так. Что именно?
— Если в начале 90-х все государственные чиновники были настроены на то, что нужно учиться жить и работать по-другому, прежде всего были настроены на восприятие каких-то западных моделей, то к «нулевым» все эти процессы остановились. Я склонен это связывать с тем, что начали расти цены на углеводороды. И уже не так стало важно, как работает экономика, как живут люди и так далее. Появились реваншистские настроения: нам Запад не нужен, нечего нас учить, у нас свой путь, мы сами с усами. Это была общая тенденция, которая коснулась всех сфер жизни в России. В том числе это коснулось и тюрьмы.
Соответственно, вспомнили старый советский опыт о том, что осужденные должны быть не просто ограничены в свободе, но должны испытывать муки.
Сотрудники ФСИН — это те люди, которые должны обеспечить строгую изоляцию заключенных от внешнего мира, и не надо им там никаких правозащитников, наблюдателей, журналистов и так далее. То есть произошел возврат к старым гулаговским традициям.
— Но есть же Совет по правам человека при президенте, есть масса правозащитников, ваш комитет. Есть интернет, куда время от времени попадают кадры пыток из тюрем. Как сейчас обстоят дела?
— Из всех силовых структур тюремная система претерпела изменений больше всех. Она действительно значительно гуманизировалась. Хотя прежде всего это коснулось материально-бытового аспекта. Если сравнить условия содержания сейчас и в начале 90-х, то это совершенно разные вещи. То, что тогда было нормой, вы сейчас не найдете даже в качестве какого-то эксцесса. То есть условия содержания улучшились радикальным образом.
Что касается открытости пенитенциарной системы, то ее стало меньше. Хотя ФСИН все равно остается, если не открытой, то наиболее готовой к сотрудничеству. Нельзя сказать, что эта служба устроена так, что туда нельзя совсем зайти. Что-то удается рассказать, что-то удается решить. Те же общественные наблюдательные комиссии хоть и в изуродованном виде, но все еще существуют. Потенциал реформы во ФСИН был достаточно высокий. И та последняя команда, которая была во главе с Геннадием Корниенко, показала свою эффективность. Во главе системы поставили людей, которые ранее никакого отношения к тюрьме не имели. Но, тем не менее, все эти начинания год от года слабеют, и постепенно тюремная система снова становится закрытой.
Самое печальное, что не удалось изменить за все годы реформ, — это субкультура, которая существует среди надзирателей. Про тюремную субкультуру осужденных знают все. А про субкультуру надзирателей немногие.
Практически все сотрудники пенитенциарной системы ею поражены. На мой взгляд, с этой субкультурой практически невозможно бороться. У нас все учреждения ФСИН — это наследство советской системы. Все они находятся где-то у черта на куличках, разбросаны по лесам, удалены от очагов цивилизации. Сотрудники колоний — это зачастую представители династий, то есть эта субкультура передается из поколения в поколение в семьях тюремщиков. Это создает эффект замкнутости системы, все эти сотрудники живут в своем мирке.
У них у всех есть свои представления о том, как надо нести эту службу. Зачастую эти представления не имеют никакого отношения к закону. Переубедить их практически невозможно. Все то же самое касается других контролирующих служб. У них там свой прокурор по надзору, который зачастую живет в соседнем поселке. Он годами проверяет одни и те же учреждения, всех в тюрьме знает, он вместе с начальниками тюрьмы ходит на охоту и рыбалку. Понятно, что в такой ситуации ни о какой эффективности надзора речи идти не может. Заменить там кого-то тоже невозможно, никто же не мечтает поехать служить в лес за 200 километров от областного центра и провести там большую часть жизни. Это делает эту систему практически непригодной к реформированию.
Как пытают в российских тюрьмах
— Какие нарушения прав заключенных и арестованных чаще всего сегодня распространены?
— Осужденного могут лишить передачи или свидания. Эти нормы предусмотрены уголовно-исполнительным кодексом. Другое дело, что они зачастую применяются незаконно и произвольно. Просто потому, что какой-то осужденный что-то не так сказал гражданину начальнику.
Или вот еще. Например, человека могут поместить в штрафной изолятор. И когда у него заканчиваются максимально положенные 15 суток, ему могут дать еще аналогичный срок, а затем еще раз. Я знаю людей в колонии, которые месяцами не выходят из штрафных изоляторов. То есть, по сути, человека незаконно помещают на тюремный режим. При этом в данном изоляторе могут отключать отопление для усиления воспитательного эффекта. Представьте, если на улице зима. Как только приходит какая-то проверка, то все восстанавливают.
Или можно сделать в камере неудобную табуретку. Например, на 15 сантиметров ниже. И через час сидения на ней у человека начнет болеть спина. А это единственная мебель там. Кажется, мелочь. Но на самом деле это приносит настоящие страдания. Орудия пытки в тюрьме можно сделать из чего угодно.
Znak.com
Если говорить про всякие изощренные издевательства, то это подвешивание на решетках. Или включают издевательскую музыку на полную громкость. Если заключенный в тридцатый раз на полной громкости слушает «Голубую луну», то понятно, что нервы уже сдают и человек бьется в истерике. Я уже не говорю про банальные избиения, которые мы видели в Ярославле, когда человека колотили по пяткам.
Еще одна практика пыток — это использование одних осужденных для расправы над другими. Могу привести пример из Оренбургской области. Там осужденный писал жалобы на то, что его и других осужденных нормально не лечат. И вот за это он, как говорится, был опущен. Сначала его били за эти жалобы, и он, не выдержав, попытался совершить побег. После чего ему придумали вот такую экзекуцию. Замначальника колонии завел его в штрафной изолятор, где так называемые «активисты» сильно избили его, а потом свершили то, что было квалифицировано как насильственные действия сексуального характера. Руководил всем этим безобразием начальник колонии в присутствии еще порядка 15 сотрудников колонии. Замначальника снимал это на камеру, чтобы потом показать эту запись другим осужденным и тем самым провести с ними «профилактическую» работу: будете себя плохо себя вести, с вами будет то же самое. Такое случается достаточно часто. И никакая прокуратура это не выявляет. И никакие жалобы, которые потом эти бедолаги пишут, не приводят к возбуждению уголовных дел, потому что там все свои.
— Надзиратели находят оправдание своей незаконной деятельности: это способ остановить особо зарвавшихся зэков. За что люди подвергаются пыткам? Возможно, это злостные нарушители тюремных правил?
— Какие там проступки бывают? Например, человека третий раз поймали с расстегнутой верхней пуговицей на построении. Может быть, он забыл или таким образом протестует, но в любом случае за это существует наказание, предусмотренное законом. Ему можно объявить выговор или поместить в ШИЗО на несколько дней. А его объявляют отрицательно настроенным и отправляют в ШИЗО на полгода. Или уже приведенный пример. Законно ли было опустить человека за то, что он писал жалобы о том, что его не лечат? Нет. Я уверен, что тюремщики в данном случае совершают более тяжкое преступление, чем осужденный, который не застегнул пуговицу.
— Каковы сегодня масштабы пыток в правоохранительных органах и, в частности, в ФСИН?
— Это не поддается статистике. Жалоб много и меньше не становится. И, пользуясь случаем, хочу сказать, что в последнее время стало принято говорить, что пытки прежде всего связаны с ФСИН. Я вам могу точно сказать, что мы получаем гораздо больше жалоб на пытки в полиции. Там однозначно бьют чаще. И это при том, что после избиения в полиции люди обращаются реже. Почему так? Потому что в колонии осужденного избивают с целью наказания или мести, как, например, в Ярославе осужденный обозвал сотрудника псом и его решили проучить. У полицейских задача практичная: им нужно получить показания, заставить кого-то сознаться в преступлении. У них палочная система, и другого выхода, чтобы выполнить план, нет.
— В последнее время в Сеть просачиваются видеосъемки с пытками заключенных, затем возбуждаются уголовные дела. Насколько это влияет на изменение ситуации?
— Хотя это и капля в море, но свое дело она делает: кого-то это ужасает, появляются публикации, кого-то из тюремщиков наказывают. Хоть какое-то давление идет на руководство ФСИН. Я думаю, если бы завтра мы могли узнать обо всех избиениях, то в нашем беспробудно дремлющем обществе даже произошел бы какой-то взрыв.
— Вообще, на ваш взгляд, есть ли в обществе сочувствие тем, кто сидит в тюрьмах? Может быть, одна из причин того, что ситуация не меняется десятилетиями, это одобрение жестокости в самом обществе? Не зря недавно большинство участников опроса на странице Госдумы в соцсети выступило за возврат смертной казни. «Горбатого могила исправит» — это русская поговорка.
— Люди в России в большинстве своем достаточно жестокие и озлобленные, вы правы. Но такое отношение присутствует до тех пор, пока это не коснулось тебя или кого-то из твоих близких. Как только начинается личная история, отношение сразу меняется. Люди начинают вспоминать, что у нас следствие работает из рук вон плохо, сплошь и рядом судебные ошибки, а оправдательных приговоров нет. У нас судьбу человека зачастую определяет какой-нибудь сержант полиции, которому ты случайно под руку попался. И никакой следователь с тобой разбираться не будет и тебя не оправдает. И те, кто еще вчера ратовал за возврат смертной казни, начинают говорить, что у нас никуда не годная следственная система. Так что эмпатии в российском обществе действительно не хватает, но все меняет случай.
Znak.com
— Что бы вы могли сказать о рядовых сотрудниках ФСИН, это, вообще, нормальные люди или наблюдается некая профессиональная деформация?
— Профессиональная деформация в такой системе неизбежна, несмотря на отдельные случаи. И это не просто профессиональная деформация, а профессионально-бытовая. Человек, который работает в колонии, он и живет в колонии. Где колония, рядом и поселок, где живут тюремщики и их семьи. И в такой среде человек варится постоянно. 24 часа он чувствует себя надзирателем.
Есть и те, кто туда идет потому, что там можно безнаказанно проявлять свои садистские наклонности.
Разве нормальный человек может придумывать различные пытки? Например, «музыкальную шкатулку», которую мы видели в Челябинске. К коробке приделывают автомобильные динамики, саму коробку надевают на голову человеку и включают на полную громкость музыку или сирену. А сам осужденный в это время привязан к батарее. Все это не имеет отношения ни к закону, ни к желанию наказать наглого зека. Это чистой воды садизм.
— Но есть примеры, когда сотрудников ФСИН самих сажают за различные преступления. Разве это не способно остановить их сослуживцев?
— Нет, тюремщики делают из этого совсем другие выводы. Вот он попался, значит, надо быть осторожным, никому ничего лишнего не говорить, не показывать, все скрывать, чтобы не попасться самому. Но менять себя и среду никто из ФСИНовцев не собирается. А значит, надо все делать для того, чтобы в тюрьмы пореже приезжали правозащитники, адвокаты, журналисты и так далее. И потом давайте прямо скажем: за что чаще всего сажают тюремщиков? Не за нарушение прав заключенных, а за коррупцию. За пытки и бесчеловечное отношение надзирателей сажают крайне редко. Сейчас в тюрьме сидит примерно миллион человек и столько же тюремщиков. И что мы знаем про этот мир, и как часто про него что-то пишут? Да практически ничего.
— Что бы вы предложили для модернизации пенитенциарной системы в России?
— В целом нужна целенаправленная материально-финансовая реформа, которая будет осуществляться 20-30 лет. Опасаюсь, что с уходом Корниенко у нас вообще всякие изменения в пенитенциарной системе исчезнут, все усилия будут направлены лишь на то, чтобы не было скандалов и никто ничего не знал. При этом у нас хорошее законодательство, но оно систематически не исполняется. Поэтому я бы предложил усилить общественный контроль за данной системой, за тем, как тюремщики следуют закону. Если бы наши замечательные Общественные наблюдательные комиссии не гнобили, не пытались бы в них заменить правозащитников на всяких замечательных ветеранов наполеоновских войн, которые приезжают в колонию попить чаек с начальником, то общественный контроль постепенно привел бы в порядок эту систему. У нас бы и прокуратура сразу стала хорошо работать. Если прокурор не выявил каких-то нарушений при проверке, а через три дня вслед за ним приехала ОНК и нашла нарушения, то ему ничего не останется, как только их признать. У нас огромная армия чиновников, которая должна вскрывать все эти нарушения, но они фактически занимаются их сокрытием. Сейчас, на мой взгляд, общественный контроль сворачивают, потому что у тюремщиков не получается договориться с общественниками. А со своим прокурором — другое дело.
— На ваш взгляд, есть что отмечать сотрудникам ФСИН 31 октября?
— Может быть, есть отдельные добросовестные сотрудники ФСИН. Но в целом нечего отмечать. Система находится в бедственном положении. ФСИН — это явно не тот институт, которым может гордиться российское государство и общество.
«Нужно запугать население, отбить у него всякую охоту к выражению своего мнения»
— 30 октября в России — это день памяти жертв политических репрессий. Насколько оправдано называть сегодняшние административные и уголовные дела против протестующих и пишущих против власти «политическими репрессиями»? Тем более президент России как-то заявил: «Сейчас же не 37-й год — что хочешь, то и говори, тем более в интернете, „черный воронок“ за тобой завтра не приедет. Чего прятаться-то?» Так ли все плохо?
— Это, безусловно, политические репрессии. Конечно, пока это далеко не тот масштаб, который был в сталинские времена. Цель у этих репрессий несколько отличается от периода «большого террора». Тогда была еще и экономическая задача: нужно было кому-то работать на великих стройках, поэтому нужна была армия рабов.
Сейчас армия рабов не нужна, но нужно запугать население, отбить у него всякую охоту к выражению своего мнения.
Есть еще одна важная черта. Эти репрессии носят абсолютно случайный характер. Если вы пошли на митинг протеста, то необязательно что-то выкрикивать или оказывать сопротивление полицейскому. Репрессии сегодня носят характер рулетки — вам просто не повезло и вот вы в автозаке и можете получить реальный срок лишения свободы. Такая случайная выборка запугивает большое количество людей.
Znak.com
— Помнится, в 2017 году в день открытия памятника жертвам политических репрессий — «Стены скорби» — Людмила Алексеева, обращаясь к Путину, заявила: «Хватит всяких запретов! У нас уже запрещено более чем нужно, для того чтобы можно было свободно дышать. И не нужно, чтобы для этого приходилось бежать из своей страны. Надо изменить отношение власти к гражданам. Нас нужно убеждать, а не запугивать». Алексеевой уже нет, а что с репрессиями, что изменилось за это время?
— На мой взгляд, с тех пор ситуация стала хуже. Дурных запретов стало больше. И это скорее демонстративные запреты, чем способные что-то отрегулировать. Нам, правозащитникам, не удается переломить этот тренд.
— Тогда напрашивается вывод, что Совет по правам человека — это декоративный орган, если ситуация становится только хуже. Так ли это?
— В некотором смысле это так. Но по крайней мере, СПЧ генерирует очень много разных сигналов, которые совершенно точно раздражают власть и оказывают на нее давление. Соглашусь с тем, что не все наши рекомендации выполняются. Но при этом кому-то из чиновников от СПЧ за последнее время сильно досталось, и они недовольны нашей деятельностью. Но при всех минусах этого органа есть и весомый плюс: мы время от времени имеем возможность задавать неудобные вопросы президенту. А он вынужден на эти вопросы публично отвечать. И кроме встреч с президентом, мы периодически встречаемся с руководителями ведомств в регионах, имеем возможность и там что-то говорить.
Игорь Каляпин
— Как оцениваете фигуру нового главы СПЧ Валерия Фадеева?
— Я его не знаю. Но то, что он заявил о приоритете неких социальных прав в ущерб политическим правам и свободам, настораживает. Если СПЧ изменит содержание своей работы, согласно данной установке, то в этом не будет ничего хорошего. Я, по крайней мере, останусь заниматься тем, чем я занимаюсь сейчас. В составе СПЧ или за его рамками как глава Комитета против пыток.
— Вообще, вам уютно работать в этой системе?
— Большинство людей, которые работают в СПЧ, это мои единомышленники. В том числе и те, кто вынужден был покинуть СПЧ, — это Федотов, Шульман и Морщакова. Они действительно занимались отстаиванием прав человека, говорили вещи неприятные многим чиновникам. Но мне с ними было уютно. Это не значит, что с их уходом СПЧ пришел конец, как пишут в некоторых СМИ. Оставшиеся члены СПЧ — достойные люди. Будем продолжать работать.
Как новый глава СПЧ Валерий Фадеев делал карьеру около Кремля
Что касается власти, то для нее, естественно, профессия правозащитника неприятна. Она вынуждена нас терпеть. Наверняка представители ФСИН предпочтут меня не видеть на заседаниях в администрации президента. Возможно, что они попытаются меня выдавить из состава СПЧ. Приятно ли президенту меня слушать? Наверняка и ему иногда неприятно. Михаилу Александровичу Федотову порой иногда приходилось даже сдерживать мой порыв. Но это не значит, что нужно отступать. Проблема нарушения прав заключенных глубоко укоренена в нашей системе, и кто-то должен серьезно ею заниматься.
Источник:
